Надя Мурад Баси Таха: Бывшая наложница исламских боевиков рассказала свою историю корреспондентам «Новой газеты». Корреспонденты «Новой» разыскали бывшую наложницу боевиков «Исламского государства», которая сейчас находится в одной из европейских стран под программой защиты свидетелей. Ей хватило смелости рассказать миру свою историю.

Надя Мурад Баси Таха. 21 год, езидка, родом из деревни Кочо (Северный Ирак, Курдистан). Находилась в рабстве у боевиков «Исламского государства» три месяца, бежала. 16 декабря Надя выступала перед Советом безопасности ООН, рассказывала о геноциде езидов, осуществляемом ИГ. В прошлый вторник правительство Ирака выдвинуло Надю как кандидата на Нобелевскую премию мира.

Справка . Езиды — курдская этноконфессиональная группа, говорят на курманджийском языке. Религия езидов — езидизм, близка к зороастризму. Это монотеистическая религия. В основном проживают на севере Ирака, юго-востоке Турции, Сирии и в странах Европы. По различным источникам, на планете насчитывается от 1 до 1,5 млн езидов. Основная территория компактного проживания езидов — районы Айн-Сифни, Синжар и Дохук в иракском губернаторстве Мосул. По довоенным оценкам, численность езидов в Ираке составляла примерно 700 тысяч человек.

Наша деревня называется Кочо. Там жили около 2700 человек. У езидов, в городе Синжар, что в моей деревне, жизнь была очень простая. Мы жили автономно от государства. Вся деревня занималась сельским хозяйством, держали скот. И мы тоже. Мы выращивали пшеницу, ячмень. У меня вся семья в деревне. Мой отец умер в 2003 году. Я жила с братьями, сестрами, с мамой. У меня было восемь братьев и две сестры. У нас в Кочо была только одна школа, мы все туда ходили. Я очень дружила с одноклассниками. Мы много говорили о своем будущем, кто каким человеком станет, какой профессии. Я очень любила историю, хотела стать учительницей. Я отучилась 6 лет в начальной школе, потом три года в средней, потом еще пять лет в старших классах. Мне оставался шестой, последний год, потом должна была поступать в университет. Но в начале шестого учебного года война началась, и ИГ захватило нашу деревню.

В моей деревне все жители были езидами. Наша религия — очень древняя. Вера — основа нашей жизни. В нашей деревне девушка не может выйти замуж за кого-то, кроме мужчины-езида, мы не можем выходить замуж за христиан или мусульман. Но мы, как и мусульмане, и христиане, верим в Бога. У нас тоже есть праздники вроде новогодних, трехдневный пост в декабре, у нас есть свои молитвы и свои храмы. В городе Лалеш — наш главный храм, в Синжаре есть тоже святые места, куда мы ходили. Наверное, ИГ их разрушило. У меня в семье нет людей, которые служат в храме, нет священников. Но в Лалеше есть высший религиозный совет святых людей, они управляют нашим обществом по всем религиозным правилам. Про ИГ я первый раз услышала в июне, когда они захватили Мосул. По телевизору шли новости, я увидела мельком, но мы не думали, что они придут к нам, и мы не обратили внимания. Помню, как мужчины обсуждали, что делать, если нападут на нас. Но мы и не думали бросать свои дома и бежать. В Синжаре были курдские чиновники, курдские силовики, и они подтвердили, что ИГ нас не тронет. И власти Ирака, и правительство Курдистана говорили: «Не уходите, никто не нападет на вас, мы охраняем вас». Мы верили им, мы надеялись на их защиту. Они нам не сказали, что ИГ уже уничтожало езидов в других районах. Мы знали, что, когда ИГ захватывало города Мосул и Хамдания, они говорили местным шиитам и христианам: «У вас есть два дня, чтобы уехать из города» — и их не трогали. Когда ИГ входило в Талль-Афар, в шиитские деревни вокруг, говорили: «Уходите, оставьте все имущество дома и уходите». Мы думали, они к нам тоже так отнесутся, если что. Но мы не верили, что нас захватят, конечно. Мы даже не закрывали двери в свои дома.

Третьего августа 2014 года ИГ захватило город Синжар. Они вошли в езидские деревни вокруг города, и с раннего утра некоторые езиды бежали в горы, чтобы спастись. Боевики начали стрелять. В этот день погибло три тысячи человек — мужчины, женщины, дети. Я знаю это от семей, которые убежали в города Курдистана, каждый сообщил, кто был убит из его семьи. Посчитали и получилось три тысячи. После освобождения Синжара нашли 16 массовых захоронений в Синжаре и окрестных деревнях. Боевики запретили покидать людям их города и деревни. В тот же день они увезли многих женщин и девушек. Третьего августа мы не смогли уехать из деревни. Когда они захватили район, то пришли к нам прямо из ближайшей деревни, так как наша деревня очень близко к мусульманским деревням Бааж и Глеж. Вошли в нашу деревню, взяли ее под контроль и сказали, чтобы никто не покидал деревню. Угрожая оружием, расставили блокпосты. Затем они прошли по домам и изъяли оружие, у кого оно было. Каждый из нас оставался в своем доме с 3 по 15 августа.

14 августа — был четверг — их эмир приехал в деревню. Его звали Абу Хамза Аль-Хатуни . В каждой езидской деревне есть мухтар — староста. Эмир пришел к нашему старосте и сказал: «У вас есть три дня. Либо примете ислам, либо мы вас убьем». Но они даже не стали ждать. На следующий день, 15 августа, этот эмир приехал снова. Вместе с ним около двух тысяч человек боевиков вошли в деревню. И в 10.30—11 часов утра — это была пятница — они объявили, чтобы все жители деревни — женщины, дети и мужчины — собирались около нашей школы. Всех нас — 1700 человек — загнали в школу. Когда мы оказались в школе, игиловцы сказали: «Все женщины и дети — на второй этаж, а мужчины остаются на первом этаже». Я была на втором этаже, но в пролет мы видели, что происходит на первом. Боевики собрали у мужчин кольца, деньги, мобильные телефоны, кошельки — все, что у них было. После этого они поднялись на второй этаж, и все, что у детей, женщин было: кольца, золото — они забрали тоже. Сами они были безусые, но с бородами, у некоторых волосы были длинные, у некоторых — короткие, все были одеты в длинные одежды — джелябы. Их эмир прокричал нам снизу: «Кто хочет принять ислам, выходите, а остальные останутся в школе». Никто из нас — ни женщины, ни мужчины — не захотел перейти в ислам. Никто не вышел из школы. После этого они посадили всех мужчин в пикапы — всех 700 человек — и увезли их в сторону от деревни, недалеко, за 200 метров. Мы подбежали к окнам и увидели, как они их расстреливали. Я это видела своими глазами. Среди мужчин было шесть моих братьев. Еще — три двоюродных брата со стороны отца, два двоюродных брата со стороны мамы. И было много других родственников. Мои братья — пять родных, один сводный по отцу. Я не хочу называть их имена. Мне больно до сих пор.

После того как они покончили с мужчинами, они поднялись к нам и сказали: «Спускайтесь на первый этаж». Спросили: «Кто хочет принять ислам, поднимите руку». Но никто из нас не поднял руки. И нас всех погрузили в те же пикапы и повезли в сторону Синжара. Мы не знали, куда нас везут и что сделают с нами. Нас всех — и детей, и женщин, и старух — отвезли в соседнюю деревню Солах, рядом с Синжаром, на пикапах и поместили в двухэтажную школу в этой деревне. Было 8 часов вечера. Там были только жители нашей деревни, с жителями других деревень они разобрались до этого. Перед тем как нас загнали в школу, они отобрали платки, которыми мы покрывали головы, отобрали куртки, чтобы хорошо видеть наши лица. В школе нас стали разводить в разные стороны. Разделили на четыре группы: замужние, пожилые, дети и мы, молодые девушки. Сортировали нас мужчины разного возраста, и молодые, и пожилые, и средних лет. Спрашивали, кто замужем, кто нет. Пожилых и тех, кто старше 40, отделяли, беременных тоже. Нас, молодых девушек, оказалось 150, от 9 до 25 лет. Нас вывели в сквер. 80 пожилых женщин вывели из школы и убили их, так как боевики не хотели их брать в наложницы. Они все были мои односельчанки. Среди них была моя мама. В 11 часов вечера приехали автобусы. Пока автобусов не было, четыре боевика читали нам Коран.

Нас всех — 150 девушек — посадили в два автобуса, и в сопровождении было около 10 машин. Света в автобусах не зажигали, чтобы самолеты сверху их не видели и не разбомбили колонну. Только первая машина шла с включенными фарами, остальные нет. Нас везли из Солаха в сторону Мосула. В каждом автобусе было по одному боевику. Нашего сопровождающего звали Абу Батат. К каждой девушке в автобусе он подходил и, подсвечивая своим мобильником, рассматривал лицо. Он не отставал, ходил по рядам, приставал к каждой, рукой хватал за грудь, водил по лицу своей бородой. Это длилось и длилось. Несколько часов назад убили наших мужчин и матерей, и мы не знали, для чего мы им и что будут делать с нами. Я сидела у прохода, он дотронулся до моей груди, и тогда я начала кричать, и все девушки в автобусе тоже начали кричать и плакать. Водитель остановил автобус. Пришли боевики из сопровождающих машин и спросили, что случилось. Девушки начали говорить, что он к нам пристает, я сказала, что он хватает девушек за грудь. И один из боевиков сказал: «Ну именно поэтому мы вас и взяли, вы здесь для этого». Навел на нас оружие и сказал: «Вам нельзя говорить, шевелиться и смотреть по сторонам, пока мы не доедем до Мосула». И все это время, пока не приехали, мы разговаривать не могли и шевелиться из-за этого Абу Батата. Нас привезли в Мосул, к главному штабу ИГ. Огромный двухэтажный дом с подвалом. И в полтретьего ночи нас всех завели туда. Там уже были женщины и дети — езиды, которых 3 августа взяли в плен.

Я села рядом с одной женщиной и спросила ее: «Вас раньше привезли. Что с вами происходило, что делали с вами, сколько вас?» Я помню, что у нее было двое детей. Она сказала: «3 августа нас схватили и привезли сюда. Здесь, в штаб-квартире, 400 женщин и девушек — езидок. Они каждый день после обеда или вечером к нам заходят и забирают девушек, которых хотят. До сих пор нас, которые постарше и с детьми, не забирали еще ни одну. Но наверняка сегодня или завтра придут и возьмут кого-нибудь из вас». Мы оставались там до утра. В 10 часов утра объявили, что нас всех разделят на две группы. Одних оставят в Мосуле, других отправят в Сирию. Они выбрали 63 девушки, которых решили оставить, и я оказалась среди них. Остальных отправили в Сирию. В Сирию увезли двух моих сестер. Нас перевели в другое здание, тоже двухэтажное. На первом этаже были боевики, а девушек отправили на второй этаж. Из всей моей семьи со мной остались три моих племянницы, девочки 15, 16 и 17 лет. Две из них сестры — дочери одного моего брата, третья — дочь другого моего брата. Мы оставались два дня там, до 18 августа. Окна были завешены черным, мы не знали, день, утро или ночь. Только когда нам приносили еду, мы спрашивали, сколько времени.

Вечером 18 августа на второй этаж поднялось около 100 боевиков. Они встали посредине комнаты, начали рассматривать и выбирать себе девушек. Нас накрыл ужас. Многие девушки падали в обморок, других рвало от страха, кто-то кричал, а они выбирали себе кого хотели. Я и мои племянницы скорчились на полу, мы обнимали друг друга, мы не знали, что делать, и тоже кричали. В комнату зашел очень большой человек, как шкаф, как будто это пять человек вместе, весь в черном, и он направился ко мне и к моим племянницам. Девочки хватались за меня, мы кричали от ужаса. Он встал перед нами и сказал мне: «Вставай». Я не двигалась и молчала, и он ногой толкнул меня и сказал: «Ты, вставай». Я сказала: «Не встану, я пойду с другим, я боюсь тебя». Тут подошел другой боевик и сказал: «Ты должна пойти с тем, кто тебя выбрал. К вам подходят — вы встаете и идете, это приказ». Он повел меня на первый этаж, где регистрировали, какая девушка с кем уходит. Там был список девушек, и они вычеркивали имена тех, кого забирали. Я смотрела в пол, ничего не видела вокруг. И пока искали мое имя, чтобы вычеркнуть, потому что я иду с этим толстым, в этот момент я заметила чьи-то ноги. Кто-то подошел, кто-то небольшой. Я упала, обняла его ноги и даже не смотрела на лицо, я сказала: «Пожалуйста, возьми меня, куда там ты хочешь, только избавь меня от этого человека, я его боюсь». И этот молодой человек сказал по-арабски тому, огромному: «Я хочу эту девушку. Я ее забираю себе».

Этого человека звали Хаджи Салман , он полевой командир, он из Мосула. Он меня взял в свой штаб, у него было шесть охранников и водитель. Одному из них велели учить меня Корану. Хаджи Салман отвел меня в комнату, сел рядом и попросил стать мусульманкой, принять ислам. Я ответила: «Если вы не будете заставлять меня спать с вами, то я приму ислам». Он сказал: «Нет, ты все равно будешь нашей женщиной, я для этого тебя выбрал». — «Тогда я не приму ислам». Хаджи Салман сказал: «Вы, езиды, кафир, неверные. Вы должны уверовать, а сейчас вы неверующие». Я спросила: «А мои братья, мои родные?» Он ответил: «Они неверные, и я их убил. А вас мы отдадим мусульманам ИГ, и вы перестанете быть неверными. Мы освободили вас от кафиров, чтобы вы приняли ислам».

Он разделся. Сказал, чтобы и я разделась. Я сказала: «Ты знаешь, я болею. Когда убивали наших мужчин, у меня начались месячные. Мне очень больно, я не хочу раздеваться, я не могу принимать мужчин». Он меня заставил раздеться. Я оставила только трусы. Он сказал: «Снимай трусы, потому что я хочу проверить, что у тебя действительно месячные». Когда он увидел, что у меня действительно месячные, он оставил меня в покое и не изнасиловал в ту ночь. На следующее утро он сказал мне: «Я сейчас уеду, а вечером к тебе приду и буду спать с тобой, и мне все равно, есть у тебя месячные или нет». Где-то в шесть часов вечера ко мне зашел его водитель. Принес косметику, платье, сказал: «Хаджи Салман передает, что надо помыться, накраситься, надеть платье и готовиться для Хаджи Салмана. Он сейчас придет». Я поняла, что выхода нет. Я сделала все это: приняла душ, накрасилась, надела это платье, села на кровать. Когда он зашел в комнату, он подошел ко мне. Разделся, сказал, чтобы я разделась. Я сделала это. И он меня изнасиловал. Я была девушкой до этого. В холле, куда выходит эта комната, были его охранники, водитель и другие боевики, я кричала все время, звала на помощь, но никто не ответил и не помог, им было все равно. На следующий день одели меня в черное платье, во все черное. Он повез меня в исламский суд Мосула, суд ИГ. Когда я приехала туда, я увидела тысячу девушек таких же, как и я, с покрытыми головами, в черных платьях, и рядом с каждой стоит боевик. Нас повели к судье, кади, его звали Хусейн . Кади читал Коран над нашими головами, нас заставляли произнести те слова, с которыми человек входит в ислам. Затем сделали фотографию каждой девушки, прилепили на стену, а под фотографией написали номер. Этот номер принадлежит тому человеку, который до сих пор спал с этой девушкой. Под моей фотографией написали номер и имя Хаджи Салмана. Это сделали вот почему.

В суд приходят боевики и смотрят на фотографии, и если кому-то нравится девушка, он может позвонить по этому номеру и взять ее в аренду. За аренду платили деньгами, вещами, как договоришься. Нас можно было арендовать, купить, получить в подарок. Когда мы вернулись после суда, он мне сказал: «Не вздумай пытаться бежать. Тебе будет очень плохо, мы такое сделаем с тобой». Я ответила: «Я не смогу бежать, ты — ИГ. Я знаю, что бессильна». Прошла неделя, как я была у него. К нему приходило много гостей… Я терпела. Но это слишком тяжелая жизнь, среди этих боевиков ИГ. Мне надо было оттуда сбежать, любой ценой, ведь будет лучше, даже если меня убьют. И я попыталась сбежать. Внутри здания мне можно было ходить с этажа на этаж, поэтому я решила попытаться. В 8 вечера я спустилась со второго этажа на первый. На первом этаже низкий балкон, с балкона спускается лестница вниз, в сад. Я уже спустилась с лестницы, и там меня поймал один охранник. Когда его охранник меня поймал, он меня завел в комнату. Пришел Хаджи Салман, начал бить меня, ударил раз десять, потом сказал: «Быстро раздевайся». Обычно было так, что он раздевался вначале, а потом говорил мне… Но в этот раз он велел раздеться мне. Этот Хаджи Салман очень плохой человек, я не видела никого такого же безжалостного. Я от страха всю одежду сняла. Я голая забилась в угол, он приказал идти на кровать, и я села на угол кровати. А он мне сказал от двери: «Что я тебе говорил? Если ты попытаешься сбежать, я с тобой такое сделаю». Он вышел. А в комнату зашли шесть его охранников. Они закрыли дверь. Это перед моими глазами сейчас все. Я помню, как меня насиловали трое. Потом я потеряла сознание, и я не знаю, сколько их было еще, что было потом. На следующий день в 8 утра я открыла глаза, никого в комнате не было. После этого три дня я оставалась в комнате. Мне очень было больно, я не могла встать. Никто не подошел ко мне. Только иногда эти охранники приносили мне еду. На четвертый день я встала, помыла голову, постояла под душем. На следующий день мне сказали: «Собирайся, надевай свою черную одежду». Я встала, оделась в черное. Оказывается, пришли двое мужчин из города Хамдания, тоже ИГ. Они сказали мне: мы купили тебя, одевайся, с нами поедешь. Они меня отвезли в город Хамдания. Я вошла в большую комнату и увидела там езидскую женскую одежду на полу. Много одежды. И эти боевики сказали, что до меня уже насиловали 11 женщин в этой комнате. Я у них была две недели, у этих двух мужчин, у каждого по неделе. Через две недели к ним приехали двое и с ними четыре девушки, в таких же черных тряпках. Я не знаю, откуда их привезли. Нам не разрешили разговаривать друг с другом. Меня взяли, а этих девушек у них оставили. Обмен.

Эти двое служили на блокпосту и забрали меня на этот КПП. Я у них оставалась 10 дней. Меня насиловали. Потом приехал водитель ИГИЛ из города Мосул и забрал меня к себе. Я у него была две ночи и три дня, а третьей ночью он сказал мне: «Я сейчас пойду за красивой одеждой для тебя. Тебе надо помыться и надеть это, выглядеть хорошо. На тебя придут смотреть люди, и если ты им понравишься, купят тебя». Было где-то около 11 часов вечера, когда он ушел за одеждой. В доме были только я и он, он ушел за одеждой, и я осталась одна. Я вышла из дома. Я думала, поймают меня опять или нет, не знала, смогу спастись или нет. Я вышла, побежала, потихоньку прошла мимо старых домов и постучала в дверь одного из них. На улице не было света. Кто-то открыл, и я сразу зашла, не зная, это боевики или обычные люди, женщина или мужчина, ничего неясно было, но старалась найти какой угодно дом, чтобы спрятаться. Еще стояло лето, очень жарко было. Света не было. Я увидела, что в доме женщина и дети. Я сказала, что я езидка, рассказала свою историю и умоляла помочь сбежать отсюда. Муж этой женщины сказал: «Сейчас ты ночуй здесь, завтра посмотрим».

Шесть моих братьев убили, пять родных и одного сводного, но еще трое братьев в Курдистане работают, я знала, что один из них в лагере беженцев, и я вспомнила его номер телефона. На следующее утро муж и жена подошли ко мне, и я сказала: «Помогите мне. У меня брат живет в лагере беженцев в Курдистане. Дайте мне мобильный телефон, я хочу позвонить брату. Я дам все, что хотите, только помогите мне выбраться отсюда». Они дали мне мобильный. Я позвонила брату и сказала, чтобы перевел им деньги, может, они мне помогут. А они сказали мне, что дадут удостоверение личности, черную одежду, отправят на такси и спасут. Эта семья невероятно хорошая была, они очень хотели помочь, но были очень бедны. Мой брат перевел им деньги, и действительно, мне дали удостоверение его жены — мусульманки, мне дали черную одежду и взяли такси. Мой брат сказал: «Надо выбираться в Керкук». Перед поездкой мужчина сфотографировал меня в парандже и отправил моему брату через вайбер. Написал ему, что я в розыске, что он рискнет собой и вывезет меня. Мужчина поехал вместе со мной, я была в парандже, все было закрыто, кроме глаз, и никто даже не проверял и не смотрел на лицо, только смотрели на удостоверение. Когда мы ехали, мое фото было на каждом КПП. Эта была та фотография из суда, без паранджи. Под фото было написано: «Это сбежавшая езидка, и если кто-то ее найдет, надо ее обратно вернуть в штаб».

Мы проехали три КПП. Когда мы доехали до Керкука на КПП, где были курдские солдаты, там стоял мой брат. Он забрал меня. Так я и пришла к своему брату. Помните, я рассказала про огромного человека, который хотел меня забрать себе? Когда меня забрал Хаджи Салман, этот человек забрал мою племянницу. Она пробыла в Мосуле семь месяцев, ее несколько раз перепродавали, но потом она тоже сумела сбежать оттуда. Так же, как и я, она забежала в чужой дом, и ей помогли за большие деньги сбежать из Мосула в Керкук. Сейчас она уже две недели как в Германии. Немецкое государство привезло ее туда. А две другие племянницы — я до сих пор не знаю, что с ними. Никакой информации о них нет. С двумя моими сестрами, которых отправили в Сирию, происходило то же самое. Их много раз покупали и продавали, а потом кто-то из родственников заплатил за них большие деньги и выкупил. Одна сейчас в Германии, другая в Курдистане, в лагере. Мужчины, которые нас покупали и продавали, были бесчувственны к нам. Я не встретила ни одного хорошего человека среди них. Они очень рады были, что именно это с нами, езидами, делают. Они плохо относились и к христианам, и к шиитам, относились ко всем меньшинствам плохо, но к езидам у них был особый подход. Продавали и насиловали женщин, убивали мужчин. Никто из нашей деревни: ни женщины, ни девушки, ни мужчины, ни дети — ни один человек не избежал насилия или убийства Около 3400 езидов — женщин, детей, пожилых женщин и молодых девушек — пропали. Уже 16 месяцев о них нет никакой информации. Кто-то говорит, что их уже убили. Говорят, что многие совершили самоубийство. Но никто не знает их судьбу. Их не ищут, о них не говорят ни одного слова. Сейчас весь мир видит, что такое ИГ, весь мир видит, что делает ИГ. Но прямо сейчас девушек и женщин продают и насилуют. Но совесть человечества не пробудилась, и этих женщин некому освободить.

«Никакой идеи, только деньги»

Корреспондент “Ъ” Александра Ларинцева встретилась с врачом Умаром Магомедовым, оказывавшим медицинскую помощь боевикам запрещенной в России террористической организации ИГ . Он уехал помогать раненым боевикам, однако быстро понял, что ИГ существует совсем не ради высоких целей . Разочаровавшись, продал свой автомат, чтобы на вырученные деньги вернуться домой. За попытку побега в Сирии его наказали публичной поркой, а в России осудили за террористическую деятельность.

«Я слушал-слушал и созрел»

В 2013 году, учась в Ставропольской медакадемии, я всерьез стал интересоваться исламом. Сошелся близко сначала с Шамилем - студентом из Дагестана, а уже через него со своими однокашниками по медакадемии (по делу о вовлечении в террористическую деятельность были осуждены несколько студентов.- “Ъ” ). Сначала говорили о религии . Потом ролики начали смотреть о войне в Сирии . На видео люди жаловались, как им тяжело, сколько погибает народу из-за того, что элементарно некому кровь остановить - медиков нет. Обсуждали все это. Я слушал-слушал и созрел...

- Как родственники отнеслись к твоему решению?

А я никому об этом не говорил. Мы с Шамилем созванивались по телефону, по интернету связывались, а потом купили билеты на самолет до Стамбула. Там нас уже, можно сказать, вели . В Стамбуле дня три жили на частной квартире. Там раненые боевики были, один без руки, другой без глаза. Они долечивались там, видимо. Ну и, как я понял, собирали новобранцев. К нам еще двое ребят добавились - один из Дагестана, другой из Чечни .

- Границу перешли без проблем?

Нас отвезли на автовокзал, посадили на автобус до Газиантепа, а там уже ждал чеченец. Я его запомнил по ране на лице. Он нас послал в гостиницу и сказал ждать. Нас забрал минивэн с арабом и турком. За городом к нам посадили еще человек шесть. В таком составе доехали до какого-то села, где нас ждал проводник. С ним мы без проблем пешком перешли через границу . На той стороне уже ждал автобус, который привез нас в город Джераблус. Там находился перевалочный пункт «мадофа». Такая большая территория, огороженная забором, а внутри здания типа общежитий. За периметр выходить запрещалось, его постоянно охраняли пять-шесть вооруженных боевиков. Да поначалу уйти никто и не пытался.

- Много людей было в этом пункте?

- Человек 300–400 разных национальностей. Женщины и мужчины жили отдельно, даже если они были семейные. У всех забрали все документы и телефоны. Какие-то арабы проводили опросы, спрашивали о цели приезда, кто может за тебя поручиться. Все заносили в ноутбук. Вели себя вежливо, просили не обижаться, говоря, что эта проверка - простая формальность. Никто, конечно, не предупреждал, что документов своих мы уже не увидим и уехать будет нельзя. Такой вот билет в одну сторону.

- Все, кто приезжал, поддались на призывы в интернете?

В основном да. Там с пропагандой все было серьезно. Уже на месте, когда там пожил, с людьми познакомился, узнал, что для этого у ИГ (запрещено законодательством РФ.- “Ъ” ) были специальные подразделения. Они базировались в Ракке и Табке. У них и финансирование отдельное было, свои штаты, свои СМИ. Задача перед ними стояла одна - только агитация и вербовка . Свои подразделения у них были и в Турции, и в Европе , и России. А те, кто внутри, в Сирии,- как военкоры работали: выехать, снять, смонтировать. Знакомые, которые там работали, рассказывали, что у них специалисты были, которые до этого чуть ли не в Голливуде обучались , потому что могли такие монтажи делать, которые и в фильмах редко бывают,- чтобы ролики зрелищными были. И переводы делали к ним на русском, французском, немецком, даже на китайский переводили, адаптируя под аудиторию. У них очень широкая география агитации была.

- Сколько заняла проверка?

Дней десять. Можно было и быстрее всех проверить, но мы ждали очередь, чтобы перейти в «муаскар» - это уже тренировочный лагерь для новобранцев . Всех мужчин потом перевезли в такой лагерь под Раккой возле гидроэлектростанции на реке Евфрат. Амиром «муаскара» был иорданец Абу-Гариб Урдуни. В общей сложности нас там было около 500 человек. Первые две недели нас обучали исламским нормам, как правильно делать намаз и омовение. В сущности, рассказывали вещи, которые и так все знали. Вряд ли туда приезжали люди, которые молиться не умеют. Может, это была адаптация, чтобы к людям привыкнуть, что все ходят в военной форме.

- Откуда люди были в этом лагере?

В моем потоке было много арабов из Египта, Туниса, Ливии, Саудовской Аравии . Из русскоговорящих особенно много было чеченцев, дагестанцев и казахов . Еще через две недели нас рассадили по разным автобусам и отвезли еще в один лагерь между Раккой и Шаддадом. Туда через несколько дней приехали члены «казахского джамаата» из батальона «хайбар», забрали меня и еще пять человек и отвезли в свою штаб-квартиру в Ракку. Она была в здании бывшей гостиницы. Амир джамаата по имени Даут объяснил нам, что каждый должен быть приписан к какой-то ячейке ИГ , и мы теперь члены «казахского джамаата». Основная база «джамаата» находилась в городе Шаддад. Там же рядом был еще один военный «муаскар». Его «амиром» также являлся казах по прозвищу Хаттаб, раненный в ногу. Сам он в лагере бывал редко, а обучением новобранцев занимались трое: казах Абу-Умар, киргиз Абдулла и узбек Усман.

- Чему учили?

Каждый отвечал за свое направление. Казах - за физическую подготовку, узбек учил обращению с оружием, а киргиз - теории. Кстати, многие считали, что подготовка там была практически для галочки, почти так, как у нас в школе на ОБЖ: противогаз надеть - снять, автомат разобрать - собрать. Может, это потому, что для медиков «военка» была не главной, конечно.

«С медициной там просто отчаянное положение сложилось»

Поскольку я имел медицинское образование, меня распределили в медпункт в Шаддаде. Я думаю, что и к «казахскому джамаату» меня приписали, потому что в этом городке с медициной просто отчаянное положение сложилось . Специалисты, которые до войны работали, разъехались. В больнице, хоть она и была укомплектована вполне приличным оборудованием, не было людей, которые на нем могли работать. Персонал больницы состоял в основном из арабов, приехавших из Египта и Туниса . Чтобы понимать, о чем мне говорят, я начал учить арабский язык.

В больнице меня определили в приемное отделение. Туда и боевиков раненых привозили, и гражданское население приходило. Еще по списку, который мне выдавали, ездил по вызовам к легко раненным.

- Это все было на общественных началах?

Нет, если ты приписан к «джамаату», то тебе выплачивают 100 долларов в месяц и на питание 40 долларов. Зимой еще могли выдать одежду и отопительные приборы.

- И этого хватало?

Жилье было бесплатным. Его предоставляли всем, кто приезжал в ИГ . Если что-то не устраивало, то можно было занять любой дом, который местные бросили, спасаясь бегством. Продукты были недорогие. Пировать, конечно, не получалось, но жить можно было. Правда, зарплата все время снижалась и уже в 2016 году дошла до 50 долларов.

Я тоже слышал разговоры, что полевые командиры списывали со счетов «джамаата» большие деньги . Вроде на зарплату местным за работу, но деньги до простых людей точно не доходили.

- На территории ИГ какие-то развлечения были?

В Сирии с развлечениями скудно. А вот в иракском Мосуле , который тоже был под контролем ИГ, можно было сходить в бассейн, в парк аттракционов, поехать на речку, достопримечательности посмотреть. В Ираке вообще инфраструктура намного лучше - и дороги, и больницы. Там богаче жили.

- Говорят, что в Шаддаде был рынок, где женщин продавали?

Да, был такой рынок. Туда привозили женщин в основном курдской национальности и продавали их. Цена зависела от внешнего вида и возраста. Молодых и красивых разбирало начальство ИГ , а остальным доставались женщины, которым за сорок. Они годились только в роли горничных по дому. Сам лично видел таких «горничных» в домах некоторых членов ИГ.

- Как вообще там жизнь проходила?

Непредсказуемо. На меня там, кстати, смотрели, как на динозавра - прожить год, а тем более два - для тех мест много . В среднем, после того как заступил на свою должность, человек там проживает два-три месяца, ну, полгода. Там не знаешь не то что может произойти завтра, а уже через час. Ты можешь сегодня в больнице работать в одном городе, а завтра уже в другом находишься и специальность меняешь, потому что в твоем новом городе уже другие флаги висят. Выход - только убегать.

- Другие флаги? Чьи?

Там же много группировок! Я с местными разговаривал, они мне рассказывали, что они по семейному принципу собирают 10–15 человек - и вот уже отдельная группировка, которая готова воевать. Я их спрашивал, вы за что вообще воюете, в чем смысл? А один мне объяснил, что по-другому там просто не выжить. Когда все вокруг с оружием бегают, могут забежать в любой дом, убить, забрать все вещи - остается самим вооружиться. В общем, или ты, или тебя. Я потом с другой стороны на это посмотрел. На видео, которые по интернету присылали, они говорят: мы страдаем, приезжайте, помогите. При этом они люди на самом деле свободные и в любой момент могли уехать в Турцию , например. Это нам, которые из-за границы к ним приехали, тяжело было выехать обратно, потому что нас проверяли, не пускали и наказывали за это.

- Через границу, понятно, перебраться сложно, а из города в город?

Для этого надо было выписывать «иджаза» - разрешение на поездки и передвижения. В этой бумаге обязательно указывалось, куда ты едешь, на какой срок, кто тебе дал разрешение, с его подписью и печатью. Это проверялось на всех постах.

- И много было постов?

В основном на въездах и выездах из городов, и на трассах тоже стояли, проверяли, обыски делали. Все время были на страже, чтобы кого-то не пропустить. А где-то уже с 2016 года у них паранойя началась . В каждом человеке видели шпиона. Да, честно говоря, полного доверия к нам никогда и не было. Такая презумпция виновности: ты виновен, пока мы не узнаем, что ты невиновен. Ну а плюс-минус один человек роли для них не играет, жизнь человека они очень дешево считают.

- То есть среди своих все время шпионов пытались выявить?

По сути, да. Когда туда попадаешь, просто чувствуешь, как будто включился фильтр, который не прекращает работу. И ты постоянно под колпаком. Вот, например, заходишь в интернет-кафе, сидишь, никого не трогаешь. А в этот момент туда заскакивают люди в масках, вырывают у всех из рук телефоны и начинают проверять : с кем переписываешься, на какие сайты заходишь. Дома ведь у себя интернет держать нельзя. Если увидят с «тарелкой», сразу вопросы начинают задавать: как, ты пользуешься интернетом, почему скрытно от всех его установил? Если просто с родными поговорить, то ты же не будешь дома у себя интернет прятать? Вот такая логика у них была. При этом командиры имели свободный доступ к интернету.

- Что было с обвиненными в шпионаже?

Публичная казнь. Человека могли расстрелять или голову отрезать, а потом тело еще висело несколько дней с табличкой, типа «враг народа ». Когда бомбежки начались, на трупах писали, что это они виноваты в том, что давали координаты и цели врагам. Насколько это обоснованно было, сказать трудно. Такие казни - своего рода агитационный ход , как устрашение в назидание другим - якобы человек, из-за которого другие погибли, справедливо наказан. Многие этому верили. Это уже потом я понял, что верить всему тому, что боевики говорят, нельзя, потому что я сам в их тюрьме побывал , видел, что там из тебя просто выбивают показания, видел людей, которые на самом деле ничего не делали, не выдержали пыток, признались, и их тоже казнили.

- Как попал за решетку?

Это длинная история. Еще в 2015 году мы в Шаддаде встретились с братом. Он с другими новобранцами должен был ехать в Мосул . Потом, когда мы встретились снова, он сказал, что организует наш отъезд домой, в Россию . Но все время не получалось. Коридоры, которые в Турции были, перестали работать. То есть попасть на войну в Сирию или Ирак через Турцию еще было можно, а вернуться назад - нет. К концу февраля 2016 года, когда курды начали наступление на Шаддад и нам сказали, что воевать придется всем, в том числе медикам, я практически сбежал оттуда. Жил месяца два на границе Сирии и Ирака в маленьком городке. Потом из Мосула приехал брат вместе с парнем из Дагестана. Ждали отмашки от общего знакомого, родом из Карачаево-Черкесии , который должен был договориться о переходе через турецкую границу. Связывались по WhatsApp, но выехать не получалось. Уже шли бои в районе границы. Тогда мы перебрались в Ракку. Жили там около месяца в гостинице. Иногда ходили по городу. В итоге нас остановила местная полиция «шурта», чтобы проверить документы. Естественно, сразу всплыло, что я уже много времени не работаю ни в больнице, нигде. И начались вопросы: откуда у тебя деньги, на что живешь. После этого нас и отправили в тюрьму местной службы безопасности «амният».

- А на что ты действительно жил это время?

Автомат продал. Там оружие продать вообще не проблема. Хороший российский автомат там стоил тогда 500–600 долларов. Те, кто разбирался в оружии, говорили, что это дешево, но сильно не поторгуешься.

- Кто в тюрьме занимался дознанием, арабы?

Нет, там были русскоязычные . Правда, лиц их я на допросах не видел. Они были постоянно в масках: никаких имен, никаких лиц. В тюрьме теряешь представление о времени, ни с кем нет связи и никто не знает, где ты. Просто в один прекрасный день пропал, и все. Там тебе даже не говорят, когда будет суд. Но практически каждый день говорят, что убьют тебя сто процентов, поэтому лучше признайся, помоги следствию и, может, избежишь тяжелой участи. Кому-то, кто послабее, обещали отпустить после признания, кому-то за признание обещали, что долго мучить не будут. Мне так постоянно говорили, что уже бумаги пришли на казнь, поэтому нет смысла дальше отпираться. В общем, ничего не доказали, а за то, что мы хотели уехать в Россию, мне и брату назначили 300 и 250 ударов плетьми.

- Судили по шариатским законам?

Говорили, что по шариату судят. Но на самом деле это был свод законов, часть которого была взята из шариатского права, а другая часть - это то, что придумали их судьи.

- Сколько времени в себя приходил после экзекуции?

Месяца два. Потом нас с братом отправили в «муаскар тауби» в провинции Хомс . Это посреди пустыни огромный бункер, в котором было человек сто, в основном таких же, как мы, отправленных сюда на «перевоспитание» . Я, во всяком случае, понял, что человек 70–80 из тех, кто там был, тоже пытались вернуться домой через турецкую границу. Для нарушителей был комплекс воспитательных мер: например, перетаскивать с места на место камни. Ночью спать не давали , заставляли выбегать на улицу, обливали водой, заставляли ползать. Потом еще больше месяца мы находились в пустыне где-то на границе провинции Хомс, а потом нас отозвали в Ракку. Всех снова распределили по разным ячейкам ИГ. Брат тогда снова связался с земляком, и он рассказал, как добраться до провинции Дейр-эз-Зор. Там мы сдались правительственным войскам . Где-то месяцев семь, пока шла проверка, снова сидели в тюрьме. Поскольку в боевых действиях мы непосредственно не участвовали, то попали под амнистию правительства Сирии. Нас из Дамаска отправили самолетом в Москву.

На первый взгляд там все были за одну большую идею «исламского халифата», но если чуть копнуть, то у каждого человека была своя история, почему он там находился . Кто-то реально был идейный, из тех, кто хочет захватить весь мир. Местные сирийцы хотели только Сирию захватить и власть поменять. Причем одни сирийцы говорили, что хотят других законов, а другие - что законы их устраивают, просто пусть Башара Асада не будет. Были и те из местных, кому просто деньги были нужны . Их Америка или Турция спонсировала. А из тех, кто приезжал из других стран, тоже все очень разные: часть идейные, которым внушили, что джихад - это война за веру, хотя на самом деле джихад - это усердие, а не война. У кого-то проблемы с законом были… Поэтому за что ИГ воюет, и не скажешь,- непонятно, как сформулировать.

- Для себя вы выводы сделали?

Если совсем коротко ответить, то я совсем не рад, что туда поехал. Это была глупость и результат поспешных решений. Там вообще ничего нет, чтобы ради этого туда ехать. Никакой идеи, только деньги, которые кто-то получит, а ты заплатишь за это жизнью.

«Нас берут напрокат, покупают, получают в подарок». История бывшей рабыни ИГИЛ

Пленники джихада. Документальный фильм Александра Рогаткина

Более подробную и разнообразную информацию о событиях, происходящих в России, на Украине и в других странах нашей прекрасной планеты, можно получить на Интернет-Конференциях , постоянно проводящихся на сайте «Ключи познания» . Все Конференции – открытые и совершенно безплатные . Приглашаем всех интересующихся…

«Жен» себе боевики находят разными способами. Один из них — знакомства через интернет и обещания красивой жизни. Девушек, клюнувших на посулы псевдоженихов, связывают цепями, отвозят на рынки невольниц, насилуют, бьют, сообщает 365info.kz.

Откровения сбежавшей из рабства

Татьяна провела на территории Сирии , в одном из лагерей террористов ИГИЛ, почти полгода.

- Девушки! Не совершайте моих ошибок, вас там ничего хорошего не ждет! Счастья там нет, там только боль и страдания! — начинает рассказ Татьяна.

Виртуальный роман в социальной сети увлек Таню очень быстро, девушка погрузилась в псевдолюбовь с головой. Каждый вечер она как одержимая бежала к компьютеру, чтобы начать переписку и общение в виртуальном пространстве с Амирханом. Разговоры продолжались иногда до утра. Мужчина много писал о своей семье, об уважении к старшим, отношении к женщинам. Светлана поняла, что влюбляется.

«Принца на белом коне», который переписывался с ней в интернете, Татьяна по приезде в Сирию так и не увидела. Ей сообщили, что он уже мертв — погиб в бою. Девушку вместе с другими женщинами поселили в женском общежитии.

- Там было очень много девушек. Все они ревели, просили о пощаде, молились. Там были как русские девушки, так и не русские. Одна из них сказала, что нас, скорее всего, отвезут в рабство. Как потом и получилось. Меня и еще нескольких девушек связали цепями и куда-то повезли. Позже, когда мы приехали… Место было похоже на аукцион, но торговали только людьми. Нас по одной заводили в какую-то комнату. В комнате было много мужчин. И каждый за нас предлагал цену, — рассказывает Таня.

Татьяне объяснили, что она выйдет замуж за моджахеда по имени Хаирбек . Он заслужил невесту в бою. И она должна быть счастлива, что ей достался такой правоверный кавалер.

- Единственное, что мне помогло не закончить жизнь самоубийством — это надежда на то, что я все еще смогу выбраться, смогу вернуться домой, увидеть своего сына и жить как раньше, — говорит девушка.

Спастись Татьяне удалось чудом. У нее случился приступ астмы. Россиянку доставили в местный лазарет. Одна из санитарок сжалилась и помогла вернуть документы, чтобы выбраться в Турцию.

Контрацепция

- 16-летняя девушка, запертая в комнате, где из мебели была только кровать, научилась бояться заката, так как когда темнело, ей приходилось отсчитывать время до следующего изнасилования, — пишет в The New York Times журналистка Рукмини Каллимачи .

На протяжении года, проведенного в рабстве ИГИЛ , эта девушка больше всего боялась забеременеть от насильника.

- Но чего-чего, а этого ей не следовало опасаться, — пишет Каллимачи . Вскоре после того как боевик купил эту юную девушку, он принес ей коробку с пилюлями.

- Каждый день я должна была принимать одну пилюлю у него на глазах. Он выдавал мне по коробке в месяц. Когда таблетки кончались, он приносил новые. Если один мужчина перепродавал меня другому, коробку с таблетками передавали вместе со мной, — пояснила девушка. Лишь спустя несколько месяцев она узнала, что ей давали противозачаточные таблетки.

Лидеры ИГИЛ сделали сексуальное рабство неотъемлемой частью деятельности группировки и в том виде, в котором оно, по их мнению, практиковалось во времена пророка Мухаммеда. Они эксплуатируют девочек и женщин из религиозного меньшинства езидов, взятых в плен почти два года назад . Чтобы торговля секс-рабынями не заглохла, боевики агрессивно навязывают своим жертвам противозачаточные средства, дабы без помех продолжать надругательства, передавая женщин друг другу.

В своих официальных изданиях ИГИЛ утверждает, что мужчина может законно насиловать порабощенных женщин практически в любых обстоятельствах. Согласно брошюре, опубликованной группировкой, разрешен даже сексуальный акт с ребенком . Запрет на изнасилование беременной рабыни — фактически единственная защита для пленниц.

Секс-рабство как специальная инфраструктура

Систематические изнасилования и продажа в рабство женщин и девушек (от 12 лет) из религиозного меньшинства езидов - стандартная практика для боевиков ИГИЛ, еще в 2014 году объявивших о том, что они возрождают рабство как «институт». Практически каждое интервью с девушками, которым удалось сбежат ь, подтверждало, что действия насильственного характера закреплены в официальном статуте ИГИЛ, а для торговли секс-рабынями обустроена специальная инфраструктура. На подконтрольных террористам территориях имеются сети складов, где удерживают жертв, специальные помещения, где девушек осматривают и маркируют как товар, а также автобусный парк, используемый для транспортировки рабынь.

Исламское Государство превратило сексуальное рабство в настоящую бюрократию, разработав в том числе стандарты «торговых контрактов» на женщин, заверенных исламскими судами, находящимися под властью террористов. Езидские рабыни пользуются большой популярностью среди мужчин из глубоко консервативных мусульманских общин, где случайный секс и знакомства с женщинами являются табу.

Сбежавший в Турцию сириец Мухаммед рассказал "Апострофу" о жизни под властью исламистов

Мансур Омари четверг, 3 декабря 2015, 23:17

Жизнь на земле, подконтрольной ИГИЛ, сводится к одному: можно попытаться убежать от исламистов, но спрятаться от них вряд ли удастся screenshot/bbc

Сириец Мухаммед, два года проживший на территории, подконтрольной , рассказал "Апострофу", какой стала жизнь мирных людей под властью исламистов. Он пояснил, как работают их полиция и служба безопасности, сколько стоит жизнь в городах, где хозяйничают боевики, и за что человека могут публично обезглавить. По словам мужчины, сначала многие считали, что в ИГИЛ царят понятные им порядки. Но потом, увидев казни, насилие и убийства, распрощались с иллюзиями. Сейчас многие используют все возможности для того, чтобы бежать из городов, подконтрольных "Исламскому государству Ирака и Леванта".

"Это был двухлетний кошмар, от которого я только что проснулся", - рассказывает "Апострофу" Мухаммед, который приехал в Турцию со своей семьей, бежав из подконтрольного ИГИЛ городка Аль-Ашара (Al-Asharah).

Он добавляет: "Я собираюсь рассказать вам свою историю, но хотел бы забыть ее, вырезать из своей жизни навсегда. ИГИЛ навязывает свои правила жизни в каждой мелочи, так, чтобы люди, которые живут в моем городе, по сути, превращались в ходячих зомби, потерявших свои души". Мухаммеду уже за тридцать. У него есть степень бакалавра, он работает учителем. Мужчина просит не называть его полное имя, говорит, что некоторые члены его семьи все еще живут в его родном городе. Он отмечает: даже тут, в Турции, существует опасность быть обнаруженным членами ИГИЛ, которые зарезали сирийских активистов в этой стране месяц назад (два сирийца из группы сопротивления режиму исламистов были убиты в конце октября, - "Апостроф").

ИГИЛ в городе

В августе 2013 года представители ИГИЛ приехали в Аль-Ашару, чтобы обсудить капитуляцию города, в противном случае они обещали взять населенный пункт штурмом и вырезать всех, кто посмеет оказать сопротивление. Лидеры городской общины пошли на сделку, потому что все на тот момент устали от войны, затяжной осады и постоянных обстрелов со стороны солдат сирийского президента Башара Асада. "Мы думали, что это будет жизнь по законам ислама, нормальным законам, которые мы знаем", - говорит Мухаммед.

ИГИЛ объявил город своим, все другие повстанцы должны были сложить оружие. Структура, которую ИГИЛ называет государством, на самом деле, - очень нестабильная и хрупкая, рассказывает Мухаммед. Иностранные СМИ драматизируют силу исламистов и их способность контролировать людей на территориях, которые эта организация занимает. Но реальность такова, что мы видим - далеко не все боевики ИГИЛ имеют хорошую подготовку и опыт, военные и управленческие структуры также довольно нестабильны. К примеру, пока ИГИЛу так и не удалось организовать систему образования такой, какой они хотели бы ее видеть - это касается и прочих сфер жизни. Они не доверяют местным, стараются не иметь с ними дел, не говоря о том, чтобы предоставлять какие-то данные, которые касается военной или секретной информации.

Штаб-квартиры боевиков ИГИЛ преимущественно находятся за пределами городов, они рассредоточены вокруг них. В городах есть так называемые подразделения Хисба, полиции, а также "медиа-департаменты" - маленькие помещения, где один или два члена ИГИЛ занимаются тем, что распространяют бесплатную визуальную, аудио или печатную информацию. В Аль-Ашаре боевиков ИГИЛ нет, они базируются в штаб-квартирах за пределами города или в лагерях на фермах, расположенных вдоль границы, некоторые живут там вместе с семьями, хотя большая часть - неженатые мужчины.

Юридическая система полностью контролируется организацией, это она назначает судей, обязывает поклясться в верности Абу Бакру аль-Багдади, человеку, которого ИГИЛовцы называют халифом. В случае какого-то судебного разбирательства, обе стороны могут предоставлять судье своих свидетелей и свидетельства. Но адвокатов как таковых в юридической системе ИГИЛа не существует.

Налоги и расходы на проживание

Типичной семье из семи человек в месяц нужно более 50 тыс. сирийских фунтов ($160), хотя средний заработок не превышает 20 тыс. сирийских фунтов. ИГИЛ также недавно сократил количество своих работников и боевиков и снизил им зарплаты. К примеру, боевик получает теперь около $200 в месяц.

В населенных пунктах электричество в течение всего дня - это роскошь. В Аль-Ашаре, к примеру, свет дают на пару часов четыре раза в сутки. Семья должна ежемесячно платить 1000 сирийских фунтов за "услуги администратора" или электричество эмиру (так называют должность городского управляющего), который обычно не является сирийцем. "Мы заметили, что долго такие люди в своем кресле не задерживаются, - говорит Мухаммед. - Так что время от времени мы видим новые лица. Как правило, это тунисцы и египтяне. Самые жестокие члены Хисба набраны именно из числа тунисцев. У них отсутствует всякое понятие о морали, они - не религиозны, крайне коррумпированы, очень плохо обращаются с людьми. А вот те, кто приехал из стран Персидского залива, не так плохи".

Электричество, которое дает населению ИГИЛ, подают только в жилые дома, в город свет попадает со станции эд-Дувайр, которая, в свою очередь, получает его с генерирующей станции эль-Омар и тех, что расположены на территориях, подконтрольных сирийскому правительству. Что касается магазинов, коммерческих или индустриальных предприятий, то они сами производят электричество с помощью генераторов, работающих на топливе. Им ИГИЛ никак не помогает, хотя и обязывает платить налоги. Вообще, организация требует платить налоги с любой деятельности, которая приносит деньги, даже с частных машин, которые позволяют зарабатывать.

Каждая семья также платит 1800 сирийских фунтов за водоснабжение и уборку улиц. Небольшой газовый баллон, с помощью которого можно готовить пищу, стоит столько же, однако достать его непросто. ИГИЛ продает некоторым местным сырую нефть, они ее перерабатывают на нефтеперерабатывающих предприятиях. Один баррель такой нефти обходится местным примерно в 50 долларов. Жители используют дизельное топливо для обогрева жилищ, за баррель им приходится выкладывать 30 тыс. сирийских фунтов, а бензин стоит около 200 сирийских фунтов за литр.

Продукты стоят дорого, потому что их завозят с территорий, которые ИГИЛ не контролирует, так что на цену влияют расходы на перевозку. Это, а также налог, которым ИГИЛ облагает продукты питания, становится причиной высоких цен. Жители также платят 500 сирийских фунтов в месяц за использование стационарных телефонов. "У нас нет нормального покрытия для сотовой связи, - рассказывает "Апострофу" Мухаммед. - Много вышек было уничтожено во время войны. Есть спутниковый интернет в жилых домах, однако никто им не пользуется, поскольку все боятся последствий. Члены ИГИЛовской Хисба устраивают регулярные рейды в интернет-кафе, могут потребовать мобильный телефон любого из сидящих там и проверить их компьютеры".

Управленческие ошибки ИГИЛа

Как уже отмечалось выше, ИГИЛ пытался создать свою систему образования и нанять для этого учителей. Эти попытки продолжались недолго, большинство в скором времени начали массово увольняться, поскольку относились к ним очень плохо, на них давили, а когда потребовали, чтобы учителя поклялись в верности халифу, все отказались. После этого ИГИЛ закрыл школы и так и не выплатил учителям зарплату.

Организация также прибрала к рукам все больницы, фармацевтические компании, клиники тех сирийцев, которые были вынуждены все бросить и бежать. "У нас нехватка медицинских бригад, административного персонала, так что сейчас этим чаще всего занимается молодежь без соответствующего опыта. Но местные вынуждены иметь с ними дело, поскольку они (и надо отдать им должное) хотя бы пытаются обеспечить медицинским обслуживанием своих же людей", - поясняет Мухаммед.

Населению запрещено носить джинсы или свитера, а штаны должны быть закатаны на 5 см, иначе нарушителя могут наказать. Женщины должны носить длинные черные платья, такие, чтобы они полностью скрывали фигуру. Лицо и руки должны быть полностью закрыты. Никаких духов - они также ИГИЛом запрещены.

Почему сирийцы бегут от ИГИЛ

Есть несколько причин, почему некоторые сирийцы вынуждены сотрудничать с ИГИЛ: во-первых, повстанцы чувствуют себя брошенными всем миром, оставленными на растерзание Башару Асаду, вынужденными выживать под бомбежками, под угрозой быть убитыми сирийским режимом. Поэтому этому режиму они могут противостоять, только присоединившись к ИГИЛ, отмечает мужчина.

Вторая причина, по которой кто-то вступает в ряды исламистов, - это определенные преференции, которые они рассчитывают получить: защита, а также делегирование некоторой власти. Кто-то использует эту власть, чтобы отомстить своим недругам и их семьям, тогда это превращается в своего рода личную вендетту.

Немногие присоединились к ИГИЛ, потому что считали его настоящим исламом. Однако, увидев казни, насилие, коррупцию в рядах террористов, они предпочли бежать. "Кроме того, стало понятно, что Ирак тайно контролирует организацию, - говорит Мухаммед. - Мы знаем, что ИГИЛ на самом деле - иракская организация, и когда у местных случаются какие-то конфликты, которые те не могут решить, они едут в Ирак, чтобы встретиться с лидерами ИГИЛ, которые эти споры могут рассудить. В то же время я могу с уверенностью сказать, что в моем родном городе я не знаю ни одного человека, который разделял бы и поддерживал идеологию ИГИЛ".

Люди вынуждены бросать все, что нажили, свои дома и собственность, они бегут из тех районов, которые контролируют исламисты, но ИГИЛ может не выпустить их семьи. Так что многие вынуждены платить деньги, чтобы их и их родных тайно, контрабандными тропами, вывозили в районы, где действуют повстанцы, либо бежать в Турцию, где снова приходится платить контрабандистам, чтобы пересечь границу.

Система наказаний

Суровость наказания, установленного исламистами, варьируется - это может быть штраф, а может быть и обезглавливание, в зависимости от того, что ИГИЛовцы считают преступлением. К примеру, если вас поймали курящим, тогда выпишут штраф, отправят в тюрьму или на тяжелые работы на неделю или больше, заставят рыть тоннели или строить укрепления возле аэропорта Дайр эз-Заур. Выбор наказания зависит от члена Хисбы, от его настроения в момент, когда принималось решение.

Штрафы должны выплачиваться в золоте, а не бумажными купюрами. "Мы используем для расчетов сирийскую валюту, но новые банкноты, которые выпустило сирийское правительство, запрещены, потому что, по мнению ИГИЛ, - они ничем не подкреплены", - говорит Мухаммед.

Обезглавить человека могут в том случае, если ИГИЛ обвинит его в измене или сотрудничестве со Свободной Армией Сирии (антиасадовскими повстанцами, - "Апостроф"). Таких называют "агентами Запада". Хисба проводит казни в публичных местах, на площадях, в часы, когда на улицах много людей, чтобы запугать как можно больше мирных граждан.

Люди также страдают от дискриминации, их делят на классы, самыми могущественными считаются те, кого называют "амнийен", члены служб безопасности, отвечающие за мониторинг ситуации в районах, которые контролирует ИГИЛ. Они патрулируют улицы, часто - по ночам, на пикапах, их лица обычно закрыты. Никто из местных не знает, кто эти люди, об их происхождении можно судить разве что по акценту - большинство говорит на иракском или тунисском диалектах. Они могут ворваться в любой дом в любое время, выбить двери без предупреждения, для этого им достаточно иметь даже самый маленький повод и подозревать кого-то в нелояльности к ИГИЛ.

"Они также занимаются расследованиями и дознаниями, - рассказывает Мухаммед. - Один бывший задержанный рассказывал мне, как его пытали. Они говорил, что те же пытки использует и сирийская правительственная служба безопасности".

Когда Мухаммед понял, что больше не может оставаться в своем городе, он решил бежать вместе с семьей, и в какой-то момент цена этого побега уже не имела значения. Последние месяцы он провел в своем доме, не хотел видеть никого из ИГИЛовцев, боялся снова стать свидетелем того, как на улице в любой момент кто-то может стать их жертвой и быть наказан за любую провинность, о которой может даже не подозревать. Мухаммед говорит, что у боевиков отсутствуют всякие моральные принципы, в их подходах нет даже намека на религиозность. Он называет их больными людьми со множеством тяжелых психологических проблем, ненавидящих простых граждан и их нормальную жизнь. Все, кого знает Мухаммед в родном городе, мечтают о том, чтобы бежать, хотя кто-то еще надеется, что ИГИЛ покинет этот регион либо проиграет войну. Но спустя два года большинство просто хочет бежать, бросив дом. "Люди так давно живут в страхе, они всего лишь снова хотят увидеть свет после долгого времени в этом царстве ужаса и террора, который строят эти чудовища", - говорит Мухаммед.

Спустя всего несколько дней после его побега российские самолеты бомбили его город. Разрушения были огромные, однако все предприятия ИГИЛ, расположенные в центре, остались нетронутыми, ни одно из их зданий не пострадало, не погиб ни один боевик. Но в тот день, 20 ноября, жизни лишилась одна девочка, 15-летняя Маха Гази эль-Аббад, а также несколько взрослых мирных жителей.

Мансур Омари

Нашли ошибку - выделите и нажмите Ctrl+Enter

Нас обманули, говорят жены боевиков «Исламского государства» (организация запрещена в России, — прим. ред.): «Мы жертвы», — настаивают они, остальные бросают на них недружелюбные взгляды, и более того, кажется, готовы их ударить. Кто из этих женщин жертва в этом лагере на севере Ракки, где они скрываются, сбежав из бывшей сирийской столицы «Исламского государства», не предмет для спекуляций: есть те, кому пришлось подчиниться ИГИЛ и те, кто сделал свой выбор сознательно. Разница предельно ясна, невозможность общения неизбежна. Дженан Мусса, телерепортер телеканала Al Aan не доверяет ничьим исследованиям, она полагается лишь на то, что слышит, видит и понимает, снимая для Ближнего Востока (она начала это делать с первых эпизодов «арабской весны»). Она встретилась с несколькими женами «Исламского государства», которых захватили в плен курды, когда те сбегали из Ракки. Семь жен — из Ливана, Туниса, Сирии, Дагестана — иностранных боевиков «Исламского государства» из Франции, Мали, Туниса и Турции. Эти женщины не сдались, не нашли там убежище: их захватили в плен. Есть и жены из Индонезии, приехавшие в Ракку, чтобы примкнуть к боевикам Аль-Багдади: на фотографиях дети, разноцветные хиджабы, неожиданные улыбки, но индонезийки не разговаривают с Муссой, говорят: «Мы жертвы». Когда другие сирийки, бежавшие из Ракки после многолетнего плена и рабства, слышат их слова, когда улавливают слово «жертва» (его произнесли девушки, сознательно отправившиеся в Ракку, чтобы стать «женами Исламского государства»), они теряют самообладание: «Они хотели их побить», — пишет Мусса в Твиттере. «Что вы делаете в нашей стране?— спрашивают сирийки. — Это вы виноваты в нашем бедственном положении». Миф об «Исламском государстве», о его яростном могуществе укрепили в том числе и эти женщины, эти девушки, покинувшие свои страны, солгав всем — родителям, друзьям, женихам — лишь для того, чтобы получить когда-то желанный статус, стать женой самых могущественных на тот момент джихадистов.

Контекст

Роль женщин в джихаде преуменьшена

Русская служба RFI 13.09.2016

Женщины в главном городе ИГ: жизнь, которой больше нет

Deutsche Welle 10.04.2016

Какую роль играют женщины в ИГ?

Atlantico 12.07.2015

Опасные женщины ИГИЛ

Al Hayat 06.02.2015
Сирийки не могут простить этим иностранкам того, что они сделали, до сих пор, когда бедственное положение всех объединило, они не хотят, не могут забыть, и сирийские демократические силы, сотрудничающие с войсками коалиции под руководством западных сил и с курдами, чтобы освободить Ракку, создали отдельные зоны для жен «Исламского государства». Когда семьи «Исламского государства» берут в плен, начинаются допросы со стороны союзнических сил: в зависимости от ответов допрашиваемые могут оказаться в тюрьме или в особой зоне лагерей для выходцев из Ракки. В этих местах нет раскаявшихся, есть те, кто пытался достигнуть границы и незаметно проскользнуть в Турцию: возможно, посольства их стран смогут вывести их домой, а может быть и нет, установленной процедуры еще не существует. Но сосуществование с сирийками и сирийцами в Ракке невозможно.

Индонезийки выступают в свою защиту: «ИГИЛ обманул нас своей пропагандой», — говорят они, они ошиблись в своих оценках, рассчитывая участвовать в создании истории, казавшейся им чарующей и революционной, однако она оказалась полна лишь крови и жестокости. Но Мусса, слышавшая множество разных слухов, годами разбирающая свидетельства с противоположными оценками, часто становящаяся объектом критики и даже угроз со стороны «Исламского государства», не останавливается на «виктимизме». «То есть вы увидели видеозаписи с тем, как обезглавливают людей, и подумали: пойдем-ка присоединимся к Исламскому государству?», — спрашивает она. Индонезийки не отвечают. Объяснить ярый идеологический раж сложно, даже когда он достиг своего пика, не говоря уже о том, когда ты сбежал от него, испытав разочарование. Но порой молчания недостаточно, более того, оно становится оскорбительно, поэтому Мусса обращается к женщине из Ливана, раскаявшейся иностранке. Нур Аль-Гуда, так ее зовут, жалеет о том, что хотела вступить в «Исламское государство», не винит пропаганду, не говорит, что «все оказалось не так, как я думала», не перетягивает на себя одеяло жертвы, говорит, что хочет поскорее вернуться домой, и рассказывает: женщин «Исламского государства» запирали в ночлежках, они ничего не могли поделать, если болели их дети, никто не вызывал врачей, никого это не волновало, и матери не могли обращаться за помощью. Но с вами были «сабайи», рабыни?— спрашивает, выключив камеру, Мусса. Эта жена говорит, что нет, она их не видела, но слышала об изнасиловании девятилетней девочки: после изнасилования ей требовался врач, который, по всей вероятности, так и не приехал.

Мусса не знает, искренни ли это сожаление, раскаяние, желание вернуться домой, но она одержима чувством солидарности и взаимопомощи: всякий раз, когда она публикует фильм на своем канале, она получает множество комментариев, где ей желают как можно скорее стать рабыней «Исламского государства». В том числе и по этой причине она спрашивает: но вы как-то помогали рабыням? Помогали им сбежать? На этот раз ответ есть, и он заставляет сожалеть о молчании индонезиек. Да, жены «Исламского государства» помогли сбежать нескольким рабыням, но отнюдь не потому, что те круглые сутки подвергались насилию. Не из жалости, не из солидарности и не из-за ужаса. Они помогли им сбежать, потому что ревновали, что их мужья проводят больше времени с рабынями, а не с ними: мы приехали сюда, потому что верим в дело, потому что нам нужен статус жен, и должны предоставить вам все время, чтобы вы проводили его с неверными рабынями? Так некоторым рабыням удалось сбежать, жены открыли им двери, чтобы вернуть внимание мужей. Эта солидарность, которая, на самом деле, солидарностью не является, это эгоизм, ревность, и если кто-то называет себя сегодня «жертвой», нужно внимательно присмотреться, нет ли поблизости настоящих жертв.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.